Страдающие от чрезмерного пристрастия к алкоголю (ау, есть ли такие?) имеют похожие гены с теми, кого снедают разнообразные расстройства пищевого поведения, от навязчивого обжорства до анорексии.
То, что любовь к сладкому и жирному может приобретать характер наркотической зависимости, экспериментально подтверждено около десяти лет назад. Тогда исследователи обнаружили в мозге у крыс, сидевших на соответствующей диете, нейрохимические изменения, которые напоминали те, что происходят при появлении клинической зависимости. Потом оказалось, что зависимость в равной степени создаётся как вкусом, так и собственно питательными веществами, которые всасываются при переваривании сладкого.
Когда животных пробовали лишить пищевого наркотика, у них наблюдались все признаки ломки: тревога, потливость, повышение температуры, изменения в уровне дофамина и т. п. Правда, выяснилось, что такой эффект имеет место только при «сахарной» зависимости, то есть после жирной диеты никакой особой ломки не происходило (хотя это не значит, что зависимости от жиров нет — в конце концов, ломка от кокаина тоже выглядит иначе, чем от героина).
Однако перенести эти результаты на людей оказалось не так просто. Действительно, у многих нас есть настолько любимые продукты, против которых мы бессильны, и американские психиатры даже создали список из десяти самых «наркотических», среди которых предсказуемо оказались и чипсы, и шоколад, и пирожные, и мороженое, и паста. Но как определить, что человек зависим, к примеру, от чипсов? Было предложено несколько признаков: появление привычки, связанной с каким-то продуктом, возникновение «ломкоподобных» симптомов без вожделенного продукта, поглощение его в повышенных количествах, какие-то особенности поведения, проявляющиеся только после съедания «наркотика», и пр.
Однако впоследствии эти критерии подверглись критике со стороны психиатров, которые стали высмеивать вещи вроде «кофеиновой ломки», указывая на уж очень большую её разницу с «классическими ломками». Кроме того, помимо обычных зависимостей, которые возникали от тех или иных веществ, появились ещё и поведенческие зависимости, вроде игровой. И тут оказалось, что обычные пищевые аддикции тоже можно по ряду признаков отнести к поведенческим, и всё это лишь усугубило неразбериху.
Кроме того, далеко не всегда любовь к той или иной еде следует считать зависимостью и видеть в ней угрозу ожирения. В конце концов, выпить любят многие, но далеко не все при этом страдают от алкоголизма. В общем, размытые критерии того, что считать зависимостью у человека, привели к следующему: многие известные психиатры стали откровенно веселиться, предлагая распространить уголовные статьи за наркоторговлю на тех, кто продаёт шоколад после шести вечера.
Но в то же время продолжают накапливаться данные, которые говорят о том, что и у человека поведенческие аномалии, связанные с едой, имеют нечто общее с классическими зависимостями вроде алкоголизма. Так, исследователи из Медицинской школы Вашингтонского университета в Сент-Луисе (США) пришли к выводу, что пристрастие к алкоголю и психологические аномалии, связанные с едой, часто идут рука об руку и имеют одни и те же генетические основы.
Мелисса Манн-Чернофф и её коллеги собрали сведения о 6 тыс. взрослых людей, среди которых были те, кто страдал от алкоголизма и психологических расстройств, связанных с едой. (К последним относилась не только неумеренность в еде, но и навязчивое желание избавиться от съеденного, выражавшееся в постоянном приёме слабительных и провоцировании рвоты.) Учёные работали с близнецами, однояйцевыми и разнояйцевыми, что позволяло оценить как роль генов, так и влияние окружающей среды в развитии вредной привычки.
Удалось заметить некоторое соответствие между пристрастием к алкоголю и пищевыми расстройствами, и, что важнее, это соответствие подкреплялось генетическим анализом: у мужчин с алкоголизмом гены на 26% перекрывались с теми, у кого были проблемы с едой; у женщин эта доля составляла 32%. Безусловно, эти результаты хорошо бы перепроверить нейробиологическими методами, то есть в деталях сравнить работу мозга у тех и других. Однако уже сейчас можно сказать, что обе поведенческие аномалии — и та, что связана с алкоголизмом, и та, которая отражает странное отношение к еде, — имеют некоторые общие генетические корни.
Родство алкоголизма и расстройства приёма пищи может быть следствием того, что и то, и другое есть формы так называемого компенсаторного поведения, попытки преодоления некоего беспокойства. Как именно реализуется такое компенсаторное поведение — зависит уже от конкретных жизненных условий.
Следует также подчеркнуть, что в этой работе речь шла о любых расстройствах приёма пищи, от анорексии до обжорства. В случае обжорства исследователи не различали пристрастий к конкретным продуктам, однако среди пищевых зависимостей иногда выделяют и самую общую, когда человеку всё равно, что есть, лишь бы есть. Возможно, учитывая новые генетические данные, в будущем на подобные аномалии удастся найти один ответ, и одна и та же терапия (психологическая, медикаментозная или генетическая) будет применяться и против алкоголизма, и против навязчивого переедания, и даже — чем черт не шутит — против игровой зависимости.
Результаты исследования будут опубликованы в Journal of Studies on Alcohol and Drugs.
Кирилл Стасевич
По информации сайта compulenta.computerra.ru